Глава I
Манфред из рода Бленкертов родился 15 сентября 990 году. Отец Гендрик Бленкерт, граф фон Рихтенвальд, лорд Вейцштейна, Земли Пяти Холмов и Южной Луговины. Мать Кейт де Мирте. Виконт фон Рихтенвальд (граф фон Рихтенвальд после смерти отца своего, Гендрика), наследный лорд Вейцштейна и Земли Пяти Холмов. Семи зим с роду в сию хронику записан. Внешне высок, тучен, волосы темные, взор ясный. Страдает врожденным пороком разума, слабоумен.
“Хроники домов готлунгов Западных Земель”
Архивариус Мэнно
С 963 года
Глава II
После долгого перехода взошли на холм. Глаза смыкались и я никак не мог сконцентрировать взгляд на открывшийся внезапно простор. Как после погреба глаза не могут привыкнуть к свету, так и я не мог привыкнуть к тому, что вижу дальше обозной повозки авангарда. В долине стоял тяжелый туман, высоко вздымалась безымянная гора, к которой как бы подкрадывались холмы. А еще лес, лес и… глаза наконец привыкли, взгляд сконцентрировался. Теперь были видны действительно важные вещи. Тут я и узрел огни сгоревшего некогда великого города. И огни огромного стана врага.
О детстве помню мало, да и закончилось оно быстро. Отец любил говорить, мол, как только приедет старик, начнется твой славный путь. Что за старик оставалось только гадать. Но я с нетерпением его ждал, смотрел с крепостной башни белого камня вдаль, проверял въезжающих в замок многочисленных гостей. Стариков там было достаточно, поэтому интрига держалась. Еще помню как удивлялся на детей слуг и придворных, моих ровесников. Они были такие тощие и легкие. Я уже тогда знал, что я сын графа и, представьте себе, даже понимал значение этого. Тем я и объяснил различия между мной и детьми челяди. И правда, виконт фон Рихтенвальд же должен чем то отличаться… И все время ждал я того старика, не пропуская мимо ни одного пожилого человека. Забавно, что когда приехал действительно тот самый старик, я спал. Старика звали архивариус Мэнно. Даже мой отец разговаривал с ним почтительно. Это было ему не слишком свойственно. Архивариус, оказывается, приехал по мою душу. Он внимательно рассмотрел меня, а затем снял с груди внушительных размеров книгу, которую всегда носил на цепи. Внеся какие то записи, он поклонился и, видно хотел было уйти, но от моего отца уйти не слишком просто. Так и стал архивариус Мэнно моим учителем. И начался мой славный путь. Первые полгода было тяжело, но интересно. Мне нравились истории про рыцарей старой империи, покоривших гордых хурсов, про набеги диких славардов и Вильфе Дегендейре, который отбивал их натиски. Вот хуже было потом. То была весна и отец сказал, что я могу стать как Вильф Дегендейр, если с сего дня начну тренироваться. Естественно, радости моей не было предела. Но первое же занятие убавило мой энтузиазм и добавила уважения к великому Вильфу. Деревянный меч неудобно лежал в руке, был слишком тяжелый. Сержант, хоть и был вдвое больше меня, во столько же раз был и быстрее. Если в двух словах, меня тогда знатно поколотили. Но мне сразу же объяснили, что это путь всех славных и надо только тренироваться. Так и проходили следующие шесть лет. Только лучше я не становился и Вильф Дегендейр со своими зелеными плащами смеялся надо мной с небес. Впрочем, не только он. Надо мной смеялись все дети, смеялись вассалы отца когда тот не слышал или если они были уверены, что слишком они могущественны, чтобы отец их наказал за такое. Смеялись и придворные девчонки, уходя от меня вдаль с какими-нибудь сыновьями камергера или вообще стражника. Весь мир смеялся над толстым и убогим Манфредом Бленкертом и все удивлялись, как такой мог родится от самого графа Гендрика. И единственным утешением во всей этой ситуации были уроки архивариуса Мэнно. Там я чувствовал себя в своей тарелке, постигая историю, географию, языки и позже политику. Двенадцати лет от роду по давней традиции аристократов благородные юноши должны были пройти испытание. Обычный спарринг, партнером в котором был полуграмотный простолюдин, чаще всего сын стражника. Я уже видел свой триумф, как отецкладет мне руку на плечо и говорит, что гордится мной. Кстати, он этого никогда не делал, сколько бы старик Мэнно ни докладывал о моих успехах в обучении. Ну так да, о поединке. Противник держался неуклюже, не знал ни стоек, ни приемов. Деревянным мечом орудовал как дубиной. Я сразу понял, что это победа. Он нанес мне удар сверху и я выставил блок. Меч задрожал в моей руке, было неприятно его держать в руках, хотелось бросить. Вслед за мечом задрожал и я. За это я получил боковой по ребрам. Было больно и мои ребра стали значить много больше славы воина, признания рыцарей и гордости отца. Мальчишка же без промедления нанес диагональный в корпус. После первого удара я еще не оправился, поэтому блок выставить не успел, а только прижал к груди меч вплотную, да в такой позе и отлетел спиной в грязь. С ужасом посмотрел на отца, стоящего на балконе. Он закрыл лицо рукой. Рядом с ним с открытым ртом мой младший брат Эрлих смотрит, что ему предстоит пройти через один год. В принципе, бой уже был закончен, один из участников упал. Но я не решился это признать и схватив грязный меч очень грязными руками вперевалочку побежал на оппонента. Тот отскочил с моего пути, как делают когда на тебя несется кабан и ударил по плечу. Я с яростью ударил наотмашь мимо и полностью открылся. У лица просвистел деревянный меч и стало очень больно. Сразу везде. Я вдруг почувствовал странный вкус во рту. Потом влагу на подбородке. Вытерев подбородок я обнаружил, что вся моя рука в крови. Кровь стекала по подбородку к шее. Мои силы, моя жизнь покидали меня! Я припал на колено и воззвал за помощью к рыцарям моего отца, которые стояли рядом и смотрели. Я просил их спасти меня, то умоляя, то проклиная их. После я упал прямо в грязь и громко заплакал навзрыд. Позднее выяснилось, что мне всего лишь рассекли губу ударом. С того дня мой славный путь ограничивался только занятиями с архивариусом Мэнно. Стоит ли говорить, что через год, когда мой брат Эрлих просто таки измывался над своим оппонентом на площадке на протяжении часа, отец решил, что отныне у него только один единственный сын. Я же по совету архивариуса Мэнно и благословению матери (чтобы увидеть отца теперь приходилось просить аудиенции в официальном порядке) отправился в университет города Рихтенвальд. Когда меня регистрировал клерк университета он спросил рыцаря, который сопровождал меня “Это Бленкерт Младший? - Нет, - ответил рыцарь, - это Бленкерт Больший”. Так оттуда и пошла эта шутка. Хотя чаще называли все таки менее остроумно: Бленкерт Жирный, Манфред Толстяк. Но все это меркло на фоне величия университета… Соборная архитектура, величественные колонны красного камня, через которые ты попадаешь в главную залу. Над ней высоко поднимается купол с витражом, и разноцветные лучи солнца застилают тусклым светом скамейки, книжные полки и плиточный пол. В университете всегда стояла полутьма. Здесь я и узнал все, что когда либо мне пригодилось, здесь я и научился основам медицины, осадной инженерии, изучил историю и современную политику. И многое другое. Выходить из университета у меня не получалось, ведь отец об этом позаботился: у ворот университета стояла его стража, за что ректор был очень ему благодарен. Ему было невдомек, что это не жест доброй воли благородного покровителя науки. Университет был моей политической тюрьмой, сюда упекли наследника с тем, чтобы он никогда не добрался до наследства. Но, по правде сказать, это была лучшая тюрьма какую знавала история. Пока остальные студенты сбегали в местную корчму и надирались там до беспамятства, я успевал прочитать пару императорских указов на старом языке. Так и проходили следующие почти три года моей жизни - в непрерывном учении.
Глава III
Когда мы подошли к концу леса, авангард уже разбил лагерь. Все готовились, бой планировался к полудню, а уже светало. Между палатками едва ли могла уместиться телега поперек, а приходилось протискиваться целым конным хоругвям. Всюду мелькали люди в разноцветных табардах и сюрко. Мост на фоне красного заката, герб барона Диарда. Лев, забивающий лань, виконт Найлер. Черт знает зачем сооружали катапульту, бранясь и споря. Прибывали новые эскадроны кавалерии и лагерь, казалось, сейчас разорвется. Мантикора над замком, граф Ло-Ардаль. Щит с сине-желтым крестом, сир Родригер из Аланарда. Красные и белые квадраты, граф Эрст фон Роттенгофф. Я пытался пробиться к передовой, пытался выяснить где палатка военного совета, но стоял такой гул голосов, телег и копыт, что слова таяли в нем, теряя форму. И постоянно перед глазами мелькали гербы. На щитах, на плащах, на сюрко, в руках знаменосца. Здесь был весь свет Западных Земель. Башня на фоне моря, барон Риттерштерн. Золотой меч на синим щите, виконт Датмольд… синий и белый грифоны, лорд де Монмераль.
Был май 1006-го, приближался день моего совершеннолетия. Я внезапно осознал, что не хочу провести в этих стенах всю жизнь. Я достоин большего и я заберу силой то, что положено мне по праву. Только оставалось убедить в этом сменную стражу. По средам их было лишь двое, а в остальные дни четверо. Побег был задуман на среду. В университете была одна странная особа. Женщина-студентка. Это была неслыханная дикость, впрочем, как и я. Поэтому мы быстро подружились. Она выглядело явно моложе своих лет, и, откровенно говоря, была прекрасна. Хоть я и не большой любитель хурсских девушек. Звали ее Амалия. Она училась на алхимика, но, казалось, знает больше своих учителей. Когда мы в шутку называли ее Амелией Фаворд, именем императорского алхимика при дворе Сигизмунда, она смеялась громче всех. Она и подсказала мне идею, как же сбежать из заточения. Когда настала среда я вышел на стражников с бутылью серой жидкости. Я очень боялся, что это не сработает. Тогда бы я променял полутемный университет на светлый монастырь. И это был бы конец. Но Амалия заслужила свое прозвище: как только я швырнул бутылку об землю, стражей хватил паралич. Взяв меч, я побежал в сторону городских ворот так быстро, насколько мог бежать человек с кличкой “Жирный”. Но тут же меня настиг третий страж. Я оказался на земле в обнимку со своим мечом. Он же снимал с крупа коня веревку и разматывал ее. Перед глазами всплыл монастырь, живо описанный Бернардом Тулле. Не-е-ет, так просто я туда не отправлюсь. Дальше я сделал все как по инструкции сержанта. Левый диагональный в корпус, такой же справа, укол, отскок, пируэт слева и колющий справа в бок. Моя первая победа. Может лучше было бы исполнить тогда на испытании? Итак, я возвращался домой. То был 1006 год и именно тогда я впервые увидел как отец удивляется. Да что там отец, весь двор был в шоке. Мой любимый братик особенно занервничал. Через два с лишним месяца законный наследник по законам Западных Земель закрепит свои права и тогда уже ничто не сможет помешать ему сесть на престол сих земель после смерти текущего графа. Кроме смерти… К сожалению или счастью мой отец был не настолько радикален. Поэтому из трех соседних земель прибыли уважаемые лекари, отцом принятые как короли. После пира на уровне императора Сигизмунда и трех ночей в лучших комнатах замка, лекари были единодушны, когда после осмотра моего состояния здоровья выявили у меня слабоумие. Архивариус Мэнно под страхом смерти внес в свою хронику эту запись. “Слабоумному же али калеке не пристало землями владеть да судьбами людскими распоряжаться, по сему наследия надлежит оных лишить, а остаток жизни содержать их в монастыре”. Так гласила традиция. Но отец был слишком прагматичным, чтобы отправить представителя своего рода с университетским образованием в монастырь. Поэтому в свои шестнадцать я стал интендантом армии графа Бленкерта. Естественно, лишь номинально. Я продолжал свое обучение. Дальше управленческие должности сменялись вереницей. Первое серьёзное назначение свалилось на меня когда мне было девятнадцать. До Рихтенвальда добралась чума. В Западных Землях на всеобщую ситуацию со славардами и бегством крестьян наложился внезапный неурожай. В Южной Луговине вымирали деревни. Меня же назначили лордом-бургомистром Рихтенвальда до выборов нового бургомистра. Да только выборы затянулись, ибо когда не хватает рук убирать гнилые трупы с улиц, людей устраивает любой градоправитель. Серьёзно осложняли дело банды Рихтенвальда, которые терроризировали город и учиняли мародерства. Предыдущий бургомистр созвал окрестных наемников и сколотил отряд серых плащей, призванный очистить улицы от преступности. На него уходил определенный процент дохода, а спрашивали с них головы по норме выработки. Поэтому они вырезали кого попало, о чем с гордостью сообщали и совершенно легально опустошали казну месяц за месяцем. Их я в первую очередь и отправил по домам. А местный атаман бандитов по имени Диррих Бруква оказался весьма разумным человеком. Портовый район, с которого он получал доход я оставил ему. Мы сговорились на то, что он беспошлинно пропускает зерно и не трогает любое продовольствие, в обмен на это его черный рынок процветает без препятствий с моей стороны, за определенный процент. Через полгода хорошего сотрудничества я назначил его на пост смотрителя городских канализаций, и теперь его подпольному городу ничего не угрожало. Дружба с преступностью позволила мне сконцентрироваться на чуме. Диррих даже выделял людей мне в помощь. Рихтенвальд стал единственным городом, остановившим чуму. Нужно было просто не распылять силы, тогда бы и другие смогли. Как бы то ни было, осенью 1011 я получил известие о том, что отец вызывает меня в Вейцштейн, наш замок. После записи о моем слабоумии меня мало чем можно удивить. Но пейзажи наших земель это сделать смогли. Вся земля была опустошена, каждый километр обязательно встречался труп, а то и несколько. В паники разбегались разбойники по лесам, не успев убрать телегу, преграждающую тракт. Дорога была разбита, не ремонтировалась уже очень давно, да и ремонтировать ее было не для кого. Предместья Вейцштейна обветшали, погост теперь занимал поле по обе стороны от дороги. Да и замок то сам заметно потускнел от того, что регулярные ремонты прекратились. Голод чувствовался во всем: в тощих крестьянах, в недовольных стражниках, в отсутствии скота на полях. Я такое уже видел в Рихтенвальде и я сразу понял, что дело дрянь. Встретил меня Эрлих, мой брат. Он объяснил, что кастелян умер от болезни и хозяйство вести некому. Они с отцом считали, что раз я сумел остановить Рихтенвальдскую чуму, то я и голоду могу приказать прекратиться. Но здесь задача была сложнее. Эрлих с отцом отправились в соседние земли бить славардов, затем оттуда в земли графа Ло-Ардаля, подавлять голодные мятежи. Короче, их поход затянулся на следующие два года. Мои же два года проходили куда мрачнее. Самой страшной была первая зима, к которой я никак не мог успеть подготовиться, приехав в октябре. Гарнизонная кавалерия полностью превратилась в пехоту, лошадей съели. Наши славные лучники добывали еду в предместьях. В основном это были крысы. Оставалось только молиться, чтобы они были не чумные. Голод был настолько страшный, “что даже Манфред Толстый отощал”, как говорили при дворе. И правда, в чем то я даже благодарен голоду. Наконец наступила весна и взошли озимые. Леса наполнились живностью. Соседи стали активнее продавать еду. Но крестьяне такого не забывают. Они готовились уйти после сбора урожая. Проведя расчеты, я пришел к выводу, что удержание крестьян обойдется нам почти во весь объем казны. Но зато и доход останется. И я потратил почти все. Каждый получил бесплатные железные орудия, по мешку зерен, на общины завезли лошадей. Кроме того, я поднял плату за каждую меру сданного продовольствия. Таким образом, к лету дом Бленкертов был практически банкрот. Прибыли крестьяне из соседних земель в поисках лучшей жизни. Они ее здесь нашли. Осенние заготовки превзошли все ожидания и к зиме мы были полностью готовы. Так мы думали, пока не пришли славарды. Дезертиры из дружины какого то ярла забрались очень далеко вглубь континента. Перезимовать они решили в наших землях. После долгих попыток их урезонить сталью, я понял, что урезонить их можно только словом. И в Вейцштейн вошли славарды через открытые ворота. Сложно передать настроения в замке. Как меня только не прирезали, до сих пор диву даюсь. Их вождь, Гьялмар Алый Топор был суров и неприступен. Он говорил громко и резко, абсолютно не боялся нарваться на сражение. Ежеминутно пытаясь меня запугать, он рассказывал истории про происхождение своей клички, про зверства, которые его дружина учиняла на территории Западных Земель. Но за всем этим стоял один простой мотив: он хотел выжить и спасти свой народ. Как только я понял это, разговор пошел в другом русле. Дружина Гьялмара Алого Топора стала первой в истории Западных Земель когортой регулярной пехоты, состоящей полностью из славардов. Они переменили свое поведение и стали вести себя как гости в чужом доме. Также в мое войско вошли рыцари разоренного замка барона Фемолда, попросившие перезимовать, но оставшиеся на постоянной основе. В Вейцштейне уже была больше половины войск Бленкертов. Во вторую же зиму вернулись отец и Эрлих. Их встретил починенный тракт, в меру сытые крестьяне, насколько они могут быть сыты зимой, и довольные стражники… причем славарды. Так и кончилось мое кастелянство. Правда, не надолго.
Глава IV
Левый фланг… Где проклятый левый фланг?! “Когорта! Стройсь!” Строго говоря, если стан противника там, значит левый фланг слева… “Давай уже сюда лэнс, чтоб ты сдох! Гоффри, Даллан! За мной на позицию!”... Но я не могу протиснуться до конца левого фланга. Своих уже половину растерял. Хорошо, что приказ знают… Может у них получится? “Милорд, вам донесение от лорда де Монмераля!”. О, гонец. Последую за ним… “Левой! Левой! Ритма не сбивать, выступаем!”. Наконец то вижу вдалеке грифонов. Как же они, зараза, далеко… Звук рога?… “ОНИ ИДУТ! СЛАВАРДЫ АТАКУЮТ!”, “Сомкнуть ряды!”, “Хоругвь, за мной, мать вашу!”, “Тащи сюда… Я говорю тащи щит сюда, гребаный ты придурок!”, “Стрелы наложить! Целься! Огонь!”...
1014 год. Тогда все и пошло не так. Тогда я и узнал, что можно копить пять лет, а потерять все за год, строить десять лет, а сгорит все равно за день. Отец слег с болезнью после охоты, а Эрлих принял воззвание лордов Западных Земель. На юго-запад от наших земель находился некогда великий город Дэннатар. Благодаря славардам сейчас там остались лишь руины. Перед ними встало станом войско северян. Гьялмар рвался мстить своим сородичам за предательство. Но я не отпустил его с Эрлихом, я понимал, что славардов перережут ночью на всякий случай. Я оставался с внушительным гарнизоном в Вейцштейне. Однако спустя месяц после отъезда Эрлиха пришло письмо. В нем говорилось не о воинстве славардов, а о доселе неслыханном их полчище. Кроме того, они знали, что лорды Западных Земель нападут на них и устроили западню. Письмо было скреплено воском от трактирной свечи и я знал, кто мог его написать. Диррих Бруква, в память о хорошем сотрудничестве. Действовать нужно было быстро. Созвав в ополчение каждого третьего, я двинулся наперерез армии лордов, надеясь найти и уничтожить спрятанные славардами в лесу отряды. Поскольку латы я носить не умел, для меня был выкован специальный комплект кольчуги с отдельными латными пластинами. Стоит отметить дисциплину в моей армии. Вернее, ее отсутствие. По-моему только я понимал значение происходящего. Пытаясь объяснить ситуацию хотя бы старшим полевым командирам, я встречал лишь пожатия плечами и “да будет так, ваша милость”. Но задачу мы выполняли. Однажды мой авангард сообщил о вынужденной стычке со славардами в лесу. Такое продолжалось несколько дней подряд, мы уничтожили около тысячи рассредоточенных отрядов северян. Разбив лагерь на южном тракте, я стал ждать армию лордов, вместе с братцем. Утром я увидел приближающийся разъезд. Три хоругви под знаменами де Монмералей. Тогда я и познакомился с Рэйданом де Монмералем, сыном Эдварда, лорда де Монмераль. Он командовал разъездом. Сражаться плечом к плечу с младшим братом-засранцем я желанием не горел, а вот Рэйдан произвел впечатление хорошего командира, хоть и отпетого вояки. Мой отряд присоединился к де Монмералям и по дороги мы периодически говорили с Рэйданом. Ох и наслушался же я историй про своего “любимого” братца. Видимо за свою жизнь он успел достать не только меня. Переход наш был очень долгим. Шли в основном по лесу, шли днем, ночью, ночлег раз в два дня был весьма частым явлением. Руки болели, задница болела от седла, ремень, отягощенный мечом натирал пояс. С каждым днем в победу верилось все меньше. Кто здесь будет побеждать? Вот эти сонные разбитые пехотинцы? Они уже трупы, только с затянувшейся агонией. Немногие понимали, что шли мы на убой. Наверное, я тоже не понимал. Но чувствовал.
Глава V
Как неожиданно бой начался, так неожиданно он и продолжился. Левый фланг во главе с Рэйданом должен был зайти противнику в тыл. Правый фланг должен был сделать тоже самое. Де Монмераль старший с клином кавалерии обеспечивал удар в центр. Но когда славарды выкатили баррикады из кольев и мы заметили волчьи ямы, тогда решительности у всех явно поубавилось. Эдвард де Монмераль едва успел построить клин, не говоря уже о прорыве. Виконт Найлер вообще скомандовал держать строй и атака по правому флангу даже не думала начинаться. По плану действовал только Рэйдан. Мой же отряд должен был поддержать его маневр и связать боем фронт правого фланга врага, пока Рэйдан заходит в тыл. Проклинал я его всеми словами, но отряд повел вперед. За нами даже последовал сир Родригер с наемниками. Разобрались мы со славардами быстро, но потери были существенные из за кольев и ловушек. В волчьих ямах погибло порядка пятидесяти всадников. Славарды же нас обдурили. Это был легкий авангард. Головной отряд стоял неприступной стеной, вооружившись пехотными пиками, сделанными по образцу хурсских. Кроме того, мы раскрыли весь наш план, они успели перестроиться пока мы добивали авангард. Теперь фланговые обходы с тыла были невозможны. Отступать было поздно, в нас уже летели стрелы. Только вперед, только на смерть. Едва ли я разбирал, что происходило в сражении. Только сердцем чуял, хорошо, если хоть кто то из наших успеет убежать. Славарды были похожи на демонов из древних сказаний. Они буквально разрывали на части нашу пехоту топорами. Моему коню повезло: его убили быстро пикой в шею. Я же упал. Для большинства рыцарей это смерть, я же сумел ее избежать, ведь мой латный доспех был неполный. Того, что я побежал от трех озверевших славардов, едва успев схватить меч, я до сих пор не стыжусь. Меня спас залп наших лучников, убивших всю троицу. Повсюду была давка, куда бы я ни сунулся, ситуация изменялась сразу же. Вроде я успел отправить к праотцам пару славардов, но я не уверен. Так продолжалось больше часа. Наши редели. Я уже мог рассмотреть что делается в центре. А делалось там следующее: Рэйдан де Монмераль, тоже пеший, пытался убить огромного славарда с топором. По-моему не удивительно, что у него мало что получалось. Я побежал к нему. Слева напал славард. Напал неграмотно, открылся. Мне повезло. До Рэйдана оставалось метров сто, когда я увидел славарда-лучника, заходящего во фланг Рэйдану. Времени было мало. Я вскочил на лошадь, удачно подвернувшуюся поблизости. В это время Рэйдан разделался с огромным славардом, правда, получив ранение, а славард-лучник прицелился. Надеюсь, Рэйдан никогда об этом не узнает, но это я переехал его лошадью, чтобы спасти от стрелы. Не уверен, что он поймет моих благих намерений, поэтому лучше не буду об этом ему хвастаться. Зарезать лучника после этого было просто даже для меня… Я боялся только одного: что либо я зашиб Рэйдана насмерть, либо он сам умер от ран. Когда я вернулся к Рэйдану, моему взору открылась такая картина: Рэйдан лежал на спине, из-за лат было непонятно, дышит он или уже нет. Перед ним на коленях сидел мальчишка лет четырнадцати. Он внимательно смотрел на него, а затем, в какой то момент заорал во всю глотку “Лорд де Монмераль жив!”. Думаю, даже славарды обрадовались этой вести, настолько радостно и громко она была произнесена.
Поле боя после трех часов изнурительных сражений похоже на что то среднее, между чумным районом города и свалкой. Горы железа и плоти лежали. Но живые! Они вздыхали, кричали, стонали. А через все это шли мы с мальчишкой. И тащили Рэйдана. Он весил как чертова наковальня в своих латах. Самое страшное, что я не знал куда тащу его. Вроде мы атаковали с той стороны, но пейзаж уже стоял совсем другой. Но мой юный соратник утверждал, что именно в той стороне опушка.
Ночевали все в лесу. Перевязывали раненых. Нас осталось едва ли два эскадрона конных да еще три когорты пеших. Обозы взяли славарды. И пошли на север, в наши дома. Зная, сколько осталось в Вейцштейне, я понимал, что возвращаться туда было бессмысленно. Рэйдан же питал какие то надежды. Как только раненые пришли в себя, мы выдвинулись в замок де Монмералей. Только там нас ждало то же, что и меня, наверняка, ждало в Вейцштейне: смерть и пустота. Так за день каждый из нас потерял все, что когда либо имел. Из лордов мы превратились в горстку недобитков, сражающихся не за свои земли, не за свой народ, а за свои жизни, которые уже не значат ровным счетом ничего. Как и было до этого, повел нас Рэйдан. Мы прибыли в город Лэндсторм, еще не тронутый славардами. У нас был последний шанс не умереть бесполезными наемниками: податься на таинственную землю, основав там свое государство. Рэйдан говорил о возрождении Дэннатара и о создании империи трех народов, объединить готлунгов, славардов и хурсов. Открыто я над ним не смеялся, поскольку уважал его, но мысль была довольно смелая. Тем не менее мне не хотелось покидать его в тяжелый час, а авантюра начать жизнь сначала меня даже привлекала. С нами отправилось много народа, в основном бедняки, большинство же из них и померло на новой земле, прозванной нами Ситтариф. Но все же, как и многим, эта земля дала мне надежду. Надежду, на то, что когда что-то кончается, обязательно что-то начинается.
THE END